Интервью Сары для The Times Magazine и отрывки из её книги «Hear Me Out» (13.03.21)

Girls Aloud в средствах массовой информации

Модераторы: Виолетта, Alis

Ответить
Аватара пользователя
Alis
DiscoGirl
Сообщения: 5506
Зарегистрирован: Вс апр 19, 2009 4:52 pm
Любимая участница группы: Nicola

Интервью Сары для The Times Magazine и отрывки из её книги «Hear Me Out» (13.03.21)

Сообщение Alis »

«Теперь всё покрыто неопределённостью. Я благодарна за каждый новый день. Теперь я знаю, насколько драгоценна жизнь»
Звезда Girls Aloud Сара Хардинг о себе своими словами
----
«У меня голова пошла кругом. Я знала, что боролась за свою жизнь».

За время локдауна Сара Хардинг, как и многие другие, не спешила обращаться за помощью из-за беспокоящей её опухоли. Потом ей диагностировали позднюю стадию рака груди. В эксклюзивных отрывках из своих мемуаров певица вспоминает о своей жизни в невероятно успешной женской группе – и о том, что случилось после того, как врачи поставили 39-летней Саре опустошительный диагноз.

---

«Я добилась того, о чём в подростковые годы могла лишь мечтать».

При обычных обстоятельствах я бы лично встретилась с Сарой, чтобы обсудить выход её автобиографической книги «Hear Me Out». Может, за кофе или ланчем или, как вошло в привычку за последний год, при «встрече» в Zoom. Однако это интервью бралось по почте. Одной из мотиваций для написания книги для Сары послужило то, что в начале лета 2020 года ей диагностировали рак груди. Пока певица проходила мастэктомию и химиотерапию, болезнь перешла в другую стадию и Сара перебралась к своей маме Мэри, которая о ней заботится. «Теперь всё покрыто неопределённостью, — говорит она. — Я просто благодарна за каждый новый день и стараюсь наслаждаться жизнью как могу, ведь теперь я знаю, насколько она драгоценна».

Может, у Сары и нет физических сил для звонка через Zoom, но решимость и стойкость, которые принесли Хардинг (говорящей о себе, что она «певица, а не танцовщица») желанное место в группе Girls Aloud, сформированной на телешоу, заметны и так.

«Когда я писала о своей болезни, я поймала себя на мысли: «А хочу ли я, чтобы все об этом знали?» — признаётся она. – Но я подумала, что есть шанс на то, что кто-нибудь прочтёт мою историю, решит провериться, и ему вовремя смогут помочь, а значит, оно того стоит». Из-за ковида Сара решила не обращаться к врачу, когда заметила первые симптомы – и она не хочет, чтобы другие люди повторили её ошибку.

При участии Хардинг Girls Aloud, одна из самых успешных девичьих групп в истории британской поп-музыки, выпустила 20 успешных синглов, последовательно вошедших в топ-10 чарта (4 из них достигли первой строчки), получила премию Brit Awards (и еще 4 номинации), продала 4 миллиона синглов и 4 миллиона альбомов. Хотя иногда таблоиды называли Сару «самой гламурной скандалисткой Британии», её прозвище «Хардкорная Хардинг» по её словам является лишь «карикатурой» и «искажённым преувеличением, которое я помогла создавать, чтобы лучше туда вписаться». Дистанция между публичным имиджем и собственным «я» стала ещё одной мотивацией для написания книги. «Мне кажется, что это шанс показать людям себя настоящую, — говорит она. — Где-то — среди ночных клубов, платьев и причёсок, хитовых песен и поп-звёздного гламура — другая Сара Хардинг совершенно потерялась». По её словам, «другая» Сара – это «та, которая любила, свернувшись калачиком, сидеть дома с собакой и хорошей книжкой; та, которая с радостью готовила жаркое для друзей».

Её решение обнародовать свой диагноз в августе прошлого года, далось ей нелегко. «Я очень нервничала, — говорит она. Но меня замечали в больнице и писали об этом в социальных сетях. Я хотела объяснить всё своими словами. Как только я рассказала обо всём, почувствовала огромную поддержку, которая стала для меня настоящим источником силы».

Рассказ Хардинг о том, как она росла в Стокпорте, где доставляла пиццу, водила фургон и работала в ночных клубах, выступая в пабах и на автостоянках до того, как прославилась («Все изменилось. Нас внезапно начали узнавать на улице – это просто взрывало мозг и быстро всему нас обучило», — говорит она) звучит восхитительно искренне.

Хардинг подробно описывает время, проведённое на «Celebrity Big Brother» (она победила), период реабилитации в Южной Африке и «негодяев и бунтарей», с которыми она встречалась, включая Калума Беста, американского актёра Стивена Дорффа и своего бывшего жениха, диджея Тома Крейна.

«Я решила быть абсолютно честной и открыть своё сердце. Писать о разрыве отношений с Томми было тяжело. Я очень сожалею, что у нас с ним ничего не получилось».

Однако в остальном Сара почти ни о чём не жалеет. «Написание книги стало катарсисом. И заставило меня осознать, что я жила полной жизнью и смогла добиться того, о чем в подростковые годы могла лишь мечтать».

Интервью – Джейн Малкерринс
----

МОЙ ДИАГНОЗ

Сначала я подумала, что это просто киста. Я много играла на гитаре и решила, что, наверное, натёрла ремешком область возле груди. Но дело было в том, что боль усиливалась. Стала такой сильной, что я больше не могла спать на кровати. Я спала на диване и ела обезболивающие, словно конфетки. Я действительно с ними перестаралась, но боль была невыносимой. В конце концов, я ещё и покрылась синяками, и после этого пришла в ужас.

Я жила у мамы во время локдауна, но Ковид не собирался отступать, а всё становилось только хуже. Однажды я проснулась с осознанием, что просто всё отрицала. Да, локдаун, да, пандемия, но я практически использовала их как предлог, чтобы не смотреть на тот факт, что что-то было совсем не так.

Я позвонила в местную больницу. Женщина спросила меня, сколько именно обезболивающих я принимаю, а когда я ответила, велела мне обратиться в скорую. Я знала, что она была права, но всё равно ужасно боялась попасть в больницу. Я не могла трезво оценить ситуацию, потому что все мы видели в новостях, как ужасно там обстояли там дела в пандемию.

Когда я туда пришла, мой страх не уменьшился. Все были в полной антиковидной защите, и всё, что я видела в новостях вдруг оказалось перед глазами. Мне выписали антибиотики, и я объяснила врачам свою проблему с болью в груди. Врачи сказали мне пройти обследование так быстро, как только возможно.

Локдаун постепенно ослабляли, поэтому пришло время действовать. Когда я наконец отправилась на приём, мне сделали МРТ. Из-за антиковидных правил больницы я поехала туда одна. Потом был ещё один приём, на этот раз для биопсии. Я всегда поддерживала близкие отношения с сестрой своего бывшего парня Томми, Анной, которая всегда была и остаётся для меня названой сестрой {прим. — дословно Сара называет Анну sister-in-law, в её случае «золовка»}. Она предложила мне сходить туда вместе и держалась молодцом, я была ей за это бесконечно признательна.

Пока я делала анализы, конечно, я молилась, чтобы это был не рак. Я думаю, факт болезненных ощущений давал мне надежду, что это не так. Я читала, что рак часто не приносит сильной боли, поэтому вопреки всему надеялась, что это просто какая-то киста.

Анна была со мной, когда я получала результаты анализов. Худший из всех дней. Когда мы туда пришли, в кабинете сидели три медика, Анна потом заметила, что сразу сочла это плохим знаком. Врач, хирург и медсестра-специалист, все с серьёзными лицами.

Когда мне сказали, что у меня рак груди, я была сама не своя – как и любой другой человек на моём месте. Осознание собственной смертности не сразу укладывается в голове, но именно так для меня ощущался тот момент. Я помню, что подумала: «Ну всё, игра окончена». Медсестра-онколог постаралась меня обнадёжить: «Сара, в наши дни столько всего можно сделать, — сказала она. – Ты не должна терять надежду».

Но её слова до меня почти не доходили. У меня голова пошла кругом. Как я могла переварить эту новость? Как поступать, зная, что борешься за собственную жизнь?

Я больнице я быстро поняла, как удивительны медсёстры. Они сидели со мной ночами, когда я плакала, именно в эти моменты я поняла, что их труд – не просто выполнение работы. Некоторые спрашивали меня о жизни в Girls Aloud, и я рассказывала им истории о наших приключениях на гастролях.

Помню, как рассказывала одной медсестре о том, как на одном из наших концертов у меня было ужасное похмелье, и я была уверена, что меня вырвет. Она хихикала, когда я описывала, как пыталась пройти со сцены А на сцену B на огромной арене так, чтобы меня не стошнило. Когда мы перемещались с одной из сценических площадок на другую, по дорожке из плексигласа, я была уверена, что меня вырвет прямо в зрительный зал, все это увидят, и у меня на всю жизнь останется моральная травма.

Когда я была в Watford General, я попросила сделать мне медицинскую детоксикацию, потому что мне хотелось знать, что тело перед лечением будет полностью очищено. До этого я немного выпивала, потому что это помогало притупить боль. Хотя я действительно пила не так уж много, мне всё равно хотелось вывести токсины из организма, прежде чем меня начнут пичкать лекарствами. Для этой процедуры я осталась в обычной палате, а не в боковой комнате. «У меня занавески вокруг койки», — сказала я медсестре. «Я могу просто закрыть их, если мне захочется уединиться».

Проблема была в том, что некоторые из других пациентов в это время пытались справиться с помутнением рассудка. Однажды ночью парень с другого конца палаты начал бродить по ней и угрожать, что всех изобьёт. Помогало то, что я закрывала шторки, включала наушники и смотрела «Friday Night Dinner» на ноутбуке. Медсёстры звали меня моим вторым именем, Николь, чтобы сохранить конфиденциальность.

Я начала с антибиотиков, обезболивающих и диазепама, которые помогли заснуть, а также с морфина для снятия боли. Я не собиралась лечиться от рака в Watford General, поэтому дальше мы там не заходили. Помню, что я много плакала. По соседству со мной лежали весьма милые дамы. Каждый раз, когда они понимали, что мне грустно, одна из них окликала меня: «С тобой все в порядке, Николь?» Они наблюдали, как я делаю рентгеновские снимки, компьютерную томографию и все остальное; думаю, они знали, что у меня проблемы.

Когда я приехала в больницу Кристи в Манчестере, там началась основная работа. Больше рентгена, томографии, МРТ. Меня так досконально обследовали, врачи пытались выяснить, с чем именно имеют дело, и оценить степень поражения. Почти первым делом мне установили на груди порт, через который можно было вводить препараты для химиотерапии. И ещё несколько портов поменьше, для капель и прочих медикаментов.

Когда мне установили порт, сперва всё казалось крутым, но через пару дней я почувствовала, что что-то пошло не так. Область вокруг него стала болезненной и припухшей. Когда врачи всё проверили, то сошлись на том, что это выглядит ненормально, но тот факт, что опухоль, казалось, начинает переходить на шею, взволновал их ещё больше. После этого я мало что помню. Знаю лишь то, что мне рассказали. В какой-то момент у меня резко упало давление и меня перевели в реанимацию.

У меня был сепсис, экстремальная реакция организма на инфекцию. Он требовал неотложной помощи и, конечно же, был опасен для жизни. Мой порт тут же удалили, но лёгкие и почки отказали, после чего меня решили ввести в искусственную кому. Тогда даже врач не был уверен, что меня удастся откачать, поэтому посоветовал маме готовиться к худшему. Пока я была в отключке, мне сделали люмбальные проколы: между позвонками вставили иглу, чтобы взять образец спинномозговой жидкости. Сканирования мозга показали, что у меня был синдром задней обратимой энцефалопатии – когда части мозга, обычно с задней стороны, поражаются отёком.

Пока я меня лечили, помню, что мне снились жуткие кошмары. Ситуации, из которых я не могла выбраться, как бы ни пыталась. Вспоминается какой-то квест, в котором никак не можешь найти самую нужную вещь. Помню, что всё казалось ужасно важным и каким-то потусторонним, словно я попала в фильм вроде «Лабиринта» или «Бесконечной истории». Помню, что открыла глаза, но не могла говорить. Я посмотрела на маму, она плакала и гладила меня по руке: «Мы все любим тебя, Сара. Я по тебе скучаю, собакам тебя не хватает. Люблю тебя».

Тогда я не была уверена, сплю я или нет, теперь думаю, что просто на мгновение проснулась. Бог знает, какие чувства должна была мама, зная, что я могу и не поправиться.

Я провела в искусственной коме почти две недели, но когда меня впервые вывели из неё, я не просыпалась. Какое-то время все беспокоились. В итоге всё нормализовалось, а я пробыла в реанимации еще две недели. Даже после того, как меня отключили от аппарата ИВЛ, я не могла нормально говорить. Только издавала звуки, как пытающийся общаться шимпанзе.

И получаса не прошло после моего пробуждения, как я попыталась встать с койки, но мама меня отругала: «Ты всегда такой была, — сказала она. – Вечно рвалась встать и уйти, особенно, когда тебе не разрешали». Я считала себя вполне подтянутой и спортивной, и думала, что это будет что-то в духе: «Спасибо вам за всё. Я пойду, на следующей неделе вернусь на химиотерапию». Но когда я попыталась встать, с посторонней помощью, ноги меня не держали, настолько ослабели мышцы. Было очень странное чувство, я до сих пор с ним борюсь.

Когда я вышла из комы, пыталась не спать столько, сколько могла, боялась, что если закрою глаза, то уже не очнусь. Это длилось дня три, и одна из медсестёр, Джуд, две из них сидела со мной. На третью ночь пришла другая медсестра. Когда Джуд позже пришла её сменить, она села на другую сторону койки. «Хорошо, а теперь мы дружно ложимся спать», — сказала она. В ту ночь я наконец сдалась и согласилась принять снотворное. Две медсестры прилегли головами по обе стороны моей кровати, и мы все вместе заснули.

Перед первым сеансом химиотерапии я была в ужасе. Я слышала, как об этом рассказывали, и знала людей, которые через это прошли, но я не знала, чего ждать, и что произойдёт, когда это всё окажется в моём организме. От этих тревожных мыслей мне становилось дурно. Я просто хотела с этим покончить.

Я надеялась, что могу обойтись без мастэктомии, но оглядываясь назад, полагаю, что это было неизбежно. Я помню, как хирурги сказали, что они сделают рисунок того, какие части моей груди нужно удалить, и обрисовали почти всё. Они также взяли кожный трансплантат с моей спины, каким-то образом сумев обойти мои татуировки.

Момент, когда я очнулась после этой операции, был одним из худших в моей жизни. Я так благодарна, что мама меня ждала, потому что когда я проснулась, вопила на всю больницу.

Теперь на месте моей груди осталось лишь несколько швов. Хотя я знаю, что это должно было произойти, и хочу быть смелой, но я не могу больше смотреть на себя в зеркало. Я не могу на это смотреть. Вдобавок ко всему, я просто больше сама на себя не похожа. Я себя не узнаю. Очень трудно просыпаться по утрам, зная, что часть тебя куда-то делась; ушла та часть моей женственности. Эта потеря разбивает мне сердце. Некоторым женщинам удаётся восстановить грудь, но я знаю, что так просто вновь окажусь в реанимации, потому что слишком больна.

Полагаю, что эта мысль всё же приходила мне в голову, но сейчас я должна быть реалисткой. Мне нужно всё отпустить.

Какое-то время казалось, что химиотерапия работает. Но затем МРТ показало, что у меня была еще одна опухоль, либо в основании позвоночника, либо в области мозга. Я знала, что что-то не так. Мне казалось, будто я долго ходила в тесной шляпе. Одно сканирование выявило опухшие области между моими волосами и кожей. МРТ выявила еще одну опухоль, что означает, что распространение болезни усилилось, и мои прогнозы ухудшились.

Эта опухоль пугает меня больше всего, думаю, что она затронет меня больше всего. Я не знаю, к чему это приведёт, но она там. Есть вариант лучевой терапии на черепе, но я не хочу проходить её и на этом этапе терять волосы, особенно без каких-либо гарантий в конце.

«В конце концов, мы сейчас сражаемся в нескольких разных областях, — сказала я врачам. «У нас есть новый план химиотерапии, поэтому я предпочитаю его придерживаться».

Может, мысль о волосах может показаться бессмысленной, но я подумала, что если шансы таковы, что у меня есть всего шесть месяцев, то у меня есть шесть месяцев. Утрата волос, вероятней всего, этого не изменит, поэтому, если есть другой способ подавить болезнь или вылечить её, то я за него. Я не хочу чувствовать себя так, словно всё оставшееся время мне придётся прятаться.

Пока я лечилась, я была непреклонной и не желала, чтобы о моём диагнозе узнала публика. Однако какая-то частичка меня подумала, что, сумей я рассказать об этом, я смогла бы помочь другим людям, проходящим через нечто подобное. Было столько новостей о том, как люди пропускают осмотры из-за локдауна, даже если их что-то беспокоит. Если это рак, то лечиться потом уже может быть слишком поздно. Может, если я, как знаменитость и публичный человек, выскажусь на эту тему, мои слова помогут убедить людей в том, насколько важно своевременно проходить осмотры, если у вас есть сомнения.

Как бы ни страшно мне было рассказывать о болезни публично, это было верное решение, и я получила невероятную поддержку. Поклонники просто завалили меня чудесными посланиями. Я безмерно за них благодарна.

Если я слишком долго сижу на одном месте или даже просыпаюсь по утрам, проведя ночь в кровати, такое чувство, что я не могу разогнуться. Сухожилия и колени меня просто убивают. Иногда я чувствую себя столетней старухой, и, помимо неприятных ощущений, от таблеток меня тошнит. Иногда я принимаю препараты от тошноты, настолько это неприятно. Самое странное в этой болезни, что ты не знаешь, как будешь чувствовать себя на следующий день. Словно жуткие американские горки.

В декабре мой врач сказал мне, что предстоящее Рождество, вероятно, может стать для меня последним. Я не хочу точного прогноза. Я не знаю, зачем он может кому-то понадобиться. Комфорт и максимально возможное отсутствие боли — вот, что сейчас имеет для меня основное значение. Меня радуют совершенные мелочи – дольше валяться в постели, смотреть «Family Guy» по телику ночами, когда не спится, жарить курицу для нас с мамой по воскресеньям, если захочется.

Я стараюсь жить и радоваться жизни каждую секунду, сколько бы мне ни было отведено. Иногда могу выпить бокал вина или два, потому что это помогает мне расслабиться. Уверена, некоторые могут подумать, что это не самая лучшая идея, но я просто хочу стараться получать удовольствие. Сейчас я на той стадии, когда я не знаю, сколько месяцев мне осталось. Кто знает, может, я ещё всех удивлю, но я смотрю на всё именно так.

Сейчас я пытаюсь находить радость где и как только могу. В это входит постоянное общение с мамой и встречи с друзьями. Жизнь стала гораздо меньше, и мои приоритеты изменились, но другая Сара Хардинг все ещё где-то там, поверьте мне. Будь у неё хоть полшанса, я знаю, она бы вернулась с удвоенной силой, плясала бы на столах и смеялась, и шутила бы вместе со всеми.

Я думаю, что мне действительно хотелось бы увидеть всех – всех моих друзей, вместе. В последний раз. Тогда бы я закатила огромную опупительную вечеринку в знак моей благодарности на прощание.

Разве не круто бы было?

------------

КАК ВСЁ НАЧИНАЛОСЬ

Ещё когда я проходила от одного недельного голосования к другому на PSTR, сам процесс участия в реалити-телешоу казался мне очень трудным. Хореография была для меня главным кошмаром. Как я ни пыталась запомнить шаги, как только я понимала, что на меня смотрят, словно разваливалась на части. От недели к неделе я несмотря ни на что старалась прилагать все возможные усилия. Я не позволяла себе верить в то, что могу оказаться в составе группы, потому что не хотела потом переживать из-за провала. В конце каждой недели с успешным проходом дальше я думала: «О, хорошо! Может, я не так плоха, как мне казалось». А потом приближалась новая неделя и новые волнения.

Сказать, что я была удивлена, когда попала в финальную десятку – не сказать ничего. Десять финалисток жили в общем доме, но для меня это было непросто. У меня не было сестры или подруг, с которыми я бы проводила много времени, поэтому очутиться в компании 9-ти девчонок для меня было немного шокирующее. Забавно: иногда я бываю довольно застенчивой, но моя другая сторона полностью этому противоположна. В доме я иногда бывала громкой и безбашенной, поэтому стало очевидно, что я не вхожу в число идеальных соседок. В конце концов, я почувствовала себя совершенно оторванной от остальных и плакала перед сном, потому что не чувствовала, что могу вписаться в их компанию – а мне очень этого хотелось.

С выступлениями было не лучше. Половина образов, которые для меня создавали, мне не нравилась, как и выбор песен. В итоге я заявила, что хочу сама делать себе причёску и макияж, а также лично выбрать песню.

Когда объявляли имена финалисток, попавших в группу, и назвали остальных четырёх девочек, остались только мы с Джавин Хилтон. Одна из судей, Джери Холлиуэлл, сказала, что мы двое выступили лучше, чем когда-либо, и каждая из нас может сделать сольную карьеру. Возможно, это тоже был неплохой вариант, но в то время я думала лишь о том, как сильно хочу пройти. После казавшейся мучительно долгой рекламной паузы мою маму вызвали из зрительного зала на случай, если придётся меня утешать на сцене после поражения.

А потом Давина МакКолл огласила имя последней девушки, которая попадёт в Girls Aloud: «Сара».

Конечно же, я разрыдалась. Когда я села к остальным девчонкам, Давина представила миру нашу группу: «Girls Aloud». Правда была в том, что с названием «Girls Aloud» определились лишь накануне вечером. Всю неделю до этого группу называли просто «Aloud». В шорт-листе также были такие названия как Overdose, Raw NV, X-Quizit, Raw Class, Raw Mix, Raw Deal и Raw Silk. Звукозаписывающая компания пыталась зарегистрировать Raw Silk — и все, включая ITV, подписались под тем, что наша группа будет называться именно так. Однако оказалось, что существует еще одна группа с таким названием, поэтому заявка на регистрацию была отклонена. А «X-Quizit» вообще оказалось названием порно-сайта!

-------------

МОИ ДОСТИЖЕНИЯ

Победа на Brit Award с «The Promise» стала одним из самых ярких моментов в моей жизни… Я уверена, остальные девочки скажут то же самое. Как обычно, я первой схватила награду, подняла её и закричала: «Как раз вовремя!»

Вскоре после этого мы отправились в наш пятый гастрольный тур, а также по просьбе Криса Мартина открывали концерт Coldplay на стадионе Уэмбли. Это были две последние вещи, которые мы сделали как группа до того, как GA ушли в отпуск, затянувшийся на 3 года. Я думаю, мы все устали. К тому моменту мы работали без перерыва семь лет: сингл, видео, промо, альбом, тур, снова и снова. Girls Aloud были как машина, которая не собиралась замедлять ход. Пришло время сделать перерыв.

Когда три года спустя мы, в конце концов, воссоединились, мы выпустили альбом лучших хитов «Ten», посвященный десятилетию группы, и отправились в последний тур. То, что мы вновь пели перед нашими фанатами, вызывало у нас бурю эмоций, особенно во время финального выступления, где мы все разревелись, глядя на старые записи группы. Мы все решили, что в конце тура будем со всеми прощаться.

Какой бы удивительной ни была наша жизнь в группе, она не всегда была такой потрясающей, какой казалась. Это не значит, что с нами жестоко обходились или плохо обращались, вовсе нет; так было, когда нужно было раскручивать что-то грандиозное. Мы знали, что по общим меркам живём просто волшебно, и я всегда пыталась это ценить, но большую часть времени совсем не чувствовала себя гламурной звездой, скажу прямо. Да, бывали и гламурные моменты, но изо дня в день поддерживать такой образ было непросто. Когда ты с красивой причёской и макияжем выходишь на сцену, выглядя на миллион долларов, про себя ты думаешь: «Боже, как же я вымоталась! Как мне всё это пережить?» Обычно мне помогал выброс адреналина, особенно на живых концертах.

Но больше всего в этой бесконечной гонке меня огорчало то, что иногда приходилось разочаровывать фанатов. Во время промо-туров наш график был забит до отказа. Мы часто бежали с одного интервью или телевыступления в другое место, торопясь на поезд или самолёт. Куда бы мы ни пошли, везде стояла молодёжь, которая хотела фото и автографов. Каждый раз, как мы выходили из здания, они там стояли. Всегда было приятно, когда удавалось остановиться и немного пообщаться с ними или что-нибудь подписать, но совершенно ужасно, когда мы опаздывали, и тур-менеджеры утягивали нас в машину, не дав ни слова сказать, ни рукой махнуть. В такие моменты я просто не могла смотреть на лица поклонников. Мне всегда хотелось, чтобы меня буквально утаскивали от них, чтобы они знали – я не по своей вине не могу остановиться, чтобы с ними поговорить.

------------

САРА – ГЛАЗАМИ ШЕРИЛ

Я никогда не встречала таких людей, как Сара; это была самая настоящая сногсшибательная блондинка. Сумасбродная и совершенно «не от мира сего», она казалась общительной и открытой. Если честно, мы все пытались как-то загонять её обратно в рамки, потому что она была совершенной оторвой. К тому же, она была очень независимой и имела чёткие моральные ориентиры. Пожалуй, в Саре мне это нравится больше всего; в ней нет ни капли зла.

Основной проблемой Сары всегда была её неуверенность. Думаю, поэтому у неё такой сложный характер. Мы с девочками видели её совсем не такой, какой она видела себя сама. Это были словно два разных мира.

Иногда на твою долю выпадает больше проблем, чем ты рассчитываешь. Бывали времена, когда она приходила на репетиции после разгульной вечеринки и была слишком усталой, чтобы дотянуть до конца дня. Иногда это раздражало, но я пыталась смотреть на вещи глазами Сары. Я спрашивала себя, почему она ощущала необходимость в таких способах расслабления; должно быть, за этим что-то скрывалось.

Конечно, когда она выступала – пела на сцене – она всегда была просто уникальной. Её голос разносился по арене, и она выдавала просто невероятное исполнение. Мы всегда ею гордились, и она просто сражала всех наповал.

Сейчас я просто стараюсь быть рядом с ней настолько, насколько могу. В основном я пытаюсь держать свои чувства под контролем, но как-то раз, позвонив ей по FaceTime, не смогла удержаться. У неё были ужасные новости, и я расплакалась. Я постаралась убрать телефон так, чтобы она не видела моего лица. Но безумие было в том, что в итоге это Сара меня успокаивала.



Гонорар Сары за эту статью в The Times по её просьбе был направлен в фонд больницы Кристи, в которой она проходит лечение.
Книга Hear Me Out в продаже с 18 марта.
Ответить

Вернуться в «СМИ»